Выставка "Тень времени" Владимира Куприянова (1954-2011) в галерее pop/off/art на Винзаводе дает возможность после десятилетней "паузы" вновь встретиться с работами одного из самых заметных и мощных современных художников, работавших с фотографией. Произведения Куприянова находятся в собраниях Русского музея, Мультимедиа Арт Музея, Москва, ГМИИ им. А.С.Пушкина (из коллекции ГЦСИ), Стеделийк музея в Амстердаме, Музея современного искусства Сан-Франциско, Музея современного искусства в Любляне и частных коллекциях.
Театральный режиссер по первому образованию, Куприянов, развернувшись на 180 градусов, ушел в "незрелищное" концептуальное искусство, выведя на "сцену" фотографию, лишенную "ауры" искусства. Например, портреты передовиков на досках почетах у заводских проходных. Или снимок рабочих, выходящих со смены. Такие любили печатать газеты как символ единства рабочего коллектива. В одной из самых известных и пронзительных работ "Не отвержи мене от лица твоего" Куприянов как раз использовал такое фото. Привычный прием фрагментирования и монтажа он тогда сделал зримым, "расслоив" снимок, напечатав и представив каждого (!) из шагающих пролетариев как центрального персонажа отдельного фрагмента. Увеличенные в рост человека, помещенные рядом, снабженные вместо дежурной газетной подписи словами мольбы из псалма Давида, эти огромные фотографии, возникшие из портрета коллектива, фиксировали момент слома времен и расслоения общности. Только вчера люди на фото были рабочей бригадой, своими в доску мужиками, где каждый знал цену другому, которые могли и права качать, и в профсоюз пойти, а сегодня - каждый поодиночке, и - "один Бог за всех". Пресловутый "решающий момент" репортерской съемки Куприянов превращает в монумент. Но не человеку - историческому моменту.
В сериях 1990-х-2000-х годов, представленных на выставке в Галерее pop/off/art, Куприянов сделал следующий шаг. Он начал работать с фотографией, в которой нет следов документальности. Из всех родовых черт медиума остается только фотография как средство "технической воспроизводимости". Иначе говоря, как репродукция - в книге, альбоме.
Вот с этим "сухим остатком" и начинает работать Куприянов. В серии "Фауст", например, он снимает старинные гравюры, иллюстрирующие эпизод Вальпургиевой ночи. А дальше он увеличивает фотографии, печатает их на прозрачной основе, заключает в раму два слоя прозрачных репродукций гравюр, помещая между ними фрагменты фотографий тех же гравюр на бумаге. Соединенные в складную ширму, эти фотографии оказываются экраном, на котором проявляются (какая же классическая фотография без проявления!) абрисы танцующих фигур, пронизанных светом бесплотных рисунков, сотканных из штрихов гравера, - оживающих персонажей "Фауста". Образ теней, видных из платоновской пещеры, экран немого кино или ширма, скрывающая мастерскую художника, - каждый может выбрать вариант метафоры по вкусу.
Но важно, что сам экран-ширма оказывается объемной пространственной конструкцией. Фактически Куприянов тут формирует сразу два пространства. Одно отсылает к иллюстрациям "Фауста", сюжету этой средневековой драмы и произведению Гtте. Другое формирует место жизни зрителя здесь и сейчас. Эти два пространства просвечивают сквозь друг друга, превращая нас в участников старинной мистерии. Вроде тех, что разыгрывались на площадях, близ городских ратуш.
Вполне себе театральный эффект? Как сказать. Вглядываясь в абрисы фигур на ширме, вы упираетесь взглядом во фрагменты репродукций, напечатанных на бумаге и помещенных между двух прозрачных слоев пленки. Они начинают восприниматься как остатки гравюрного листа. Или - как руины. Так Куприянов вводит в фотографию не только объем и пространство, но визуализирует само "время".
Но о каком времени идет речь, если перед нами репродукции "Фауста"? Не о XVIII веке же? Отчасти и о веке Гете тоже. Дело в том, что вкус к руинам, который пробуждается в том столетии, связан не только с сенсационными раскопками Геркуланума, но и с появлением такого представления о прошлом, которое отличается от настоящего и в то же время связано с ним. Формирование молодых национальных государств Европы начиналось с этой идеи общего прошлого. Античные руины тут оказывались вполне подходящей опорой "нового времени". Куприянов, обращаясь к теме "Фауста" и европейской традиции два века спустя, отсылает, конечно, не к руинам античности, а к руинам "нового времени", оставившего за собой в ХХ веке ужас атомных бомбардировок, экологических катастроф и массового уничтожения людей. Иначе говоря, Куприянов возвращает фотографию - как "средство технической воспроизводимости", со стертой аурой даже документальности, - в пространство истории. История в этом случае предстает не только как романтическая руина, но и как музейный объект. Вполне логично, что следующие серии художник посвятил именно музею. В фокусе его внимания - скульптуры Летнего сада, залы Эрмитажа, всадники, в которых мерещатся конные рыцари и бюсты средневековых королей. Серия "Эрмитаж" с залами "русского ковчега" - одна из самых удивительных. Прежде всего - перед нами небольшие камерные фотографии. Они двухсторонние: на одной стороне - вид зала изнутри, обойдя фотографию, вы обнаруживаете вид того же пространства из другой точки. При этом фото на каждой стороне состоит из двух снимков, снятых с небольшим смещением. Фактически Куприянов отсылает к эффекту стереографического зрения с его двумя снимками. Очевидно, что художника интересует фотография уже не только как объект или скульптура, прежде всего он играет с двойным восприятием пространства снимка. Зал словно заключен в капсулу внутри снимка: фото предполагает круговое движение зрителя. В этом смысле фотография начинает походить на скульптуру. Но одновременно фотография имитирует естественное зрение человека, а не объектива камеры, то есть предполагает "погружение" в пространство. Иначе говоря, музейное пространство истории, с которым взаимодействует зритель серии "Эрмитаж", начинает пульсировать. Оно становится опытом не представления, но переживания.
Такая вот история с фотографией.
